Интервью

 

В.      Недавно Верховный суд Израиля рассматривал вашу апелляцию приговора, вынесенного в ноябре окружным судом Иерусалима. Судьи объявили, что им потребуется несколько недель, а то и более, для вынесения решения. Какого результата вы ожидаете?

О.      В ноябре я был приговорен к двум с половиной годам тюремного заключения. Сам факт признания меня виновным – вопиющий акт политического террора, не имеющий прецедента в цивилизованном мире. Если бы Верховный суд руководствовался принципами справедливости и выносил решение на основе буквы закона, то полное оправдание было бы мне обеспечено. Поскольку я сомневаюсь в возможности справедливого суда в моем случае, то попросту не знаю, чем закончится это дело.

В.      Вы обвиняете судей в предвзятости. Однако израильская судебная система пользуется уважением во всем мире. Не кажется ли вам, что все правонарушители любят пенять на судей, которые уличают их в совершении преступлений и карают?

О.      Сперва стоит задаться вопросом: а судьи кто? Моя судьба находится в руках трех людей. Председательствующий Ицхак Замир был юридическим советником правительства еще во времена Бегина и прославился своими выпадами против правых движений. Он даже не постеснялся консультировать красно-зеленых, как срывать наши митинги и демонстрации, не нарушая закона.

Одесную сидит бывший генеральный прокурор Дорит Бейниш. Гроза правых, она провозгласила раввина Кахане нацистом, она давала санкции на административные аресты, она давала разрешения на деятельность осведомителя Авишая Равива. Третий судья мне малоизвестен.

Вы считаете, что эти люди могут судить меня объективно?

В.      Вы исключаете возможность, что именно в силу своей явной политической направленности эти люди захотят проявить беспристрастность?

О.      Сомневаюсь, но не исключаю такого. Поэтому и не спешу с прогнозами. Кроме того, в случае одиозного решения у нас будет шанс на созыв расширенного заседания в составе пяти судей. Мое дело представляет собой юридический прецедент. Ему нет подобных ни в одной демократической стране.

В.      Вы намекаете на то, что вас преследуют за идеологию. Но суд признал вас виновным в совершении уголовных преступлений.

О.      А разве диссидентов не судили в СССР за хулиганство и тунеядство? Меня судили только за взгляды. Если бы люди знали материалы дела, то у них и сомнений не было бы, что я перед законом даже более чист, чем Щаранский, Бегун или Губерман перед советской системой.

В.      Многим подобное утверждение покажется демагогическим.

О.      Несомненно, но причина этому – полное неведение. Меня по сей день спрашивают, зачем я метал голову свиньи в мечети на Храмовой горе. Весь мир был оповещен два года назад о злодейском плане возглавляемой мной группы экстремистов-фанатиков ввергнуть наш регион в кошмар кровопролития при помощи катапульты и свиной головы. Об этом вопили до тошноты и хвалили доблестных израильских опричников за решительные действия.

          Слухи о заговоре быстро переросли в сознании людей в свершившийся факт. Прошло два года, и я был признан полностью невиновным во всей истории свинодейства. Настолько невиновен, что прокуратура и ШАБАК даже не пытались обжаловать оправдательный вердикт по этому пункту обвинения. Об этом говорилось в малюсенькой газетной сводке. Израильский обыватель на нее и внимания не обратил, а вот арест мой по подозрению в свинометании запал ему в душу.

В.      Суд признал вас невиновным по основному пункту обвинения. На вашем процессе выяснилось, что вся идея свиных голов принадлежала ШАБАКу и его агенту Герштику, вступившему в контакт с одним из ваших друзей. Вы сами были непричастны. Но тот же суд осудил вас на два с половиной года по другим пунктам обвинения. Факт оправдания указывает на объективность суда и дает основание предположить, что вы действительно виновны в совершении других правонарушений.

О.      Такой вывод можно сделать только из-за отсутствия понимания как моего дела, так и самой судебной системы Израиля. Восседающие жрецы Фемиды страстно хотят засадить меня, порой пуще прокуратуры, но перегибать палку беспредельно не могут, ибо создают прецедент, который в будущем может быть использован и против социально близких им людей.

          Хотя в моем случае их занесло, ибо единственным возможным приговором в моем деле могло быть лишь полное оправдание. Поэтому Верховный суд так колеблется. Совсем оправдать меня они не хотят, а запятнать себя вовсе грубой кривдой тоже не готовы. Вот и ищут удобную формулировку.

В.      Вас признали виновным в том, что вы склоняли вашего приближенного, вступив с ним в сговор, осквернить могилу террориста Азадина Эль-Касама посредством возложения на нее свиной головы и совершить поджог офиса левой организации "Дор шалом" в отместку за поджог дома семьи Амир.

О.      Давайте разберемся. Прокуратура даже не пытается утверждать, что я совершил конкретное действие. В первом случае я якобы дал согласие на инициативу этого Пековича и дал ему в долг сто пятьдесят шекелей. Во втором случае они просто говорят, будто я согласился.

В.      Нигде в мире человека не отправили бы в тюрьму за такое. Что говорят суд и прокуратура?

О.      Во время следствия Пекович действительно дал против меня показания. Сделал он это под пытками, а на суде взял свои слова обратно.

          Прокуратура утверждает, а суд порешил, что его словам на следствии можно верить. Признают, что действий моих не было, исключая ссуду в первом случае. Логика приговора такая: я был авторитетом для Пекович, а раз согласился с его инициативой, то этим вступил в сговор и подтолкнул его на преступление. Поэтому следует считать меня соучастником.

В.      Это звучит вполне логично и убедительно. Если бы не ваше добро на поджог, то поджога бы не было.

О.      С чего вы это взяли? Представьте себе, что подожгли дом ваших друзей. Я прихожу к вам и говорю, что нужно отомстить недругам пострадавших. Вы отвечаете мне: "Так им и надо". Я воспринимаю ваши слова как согласие с моим планом. Полтора месяца спустя я что-то поджигаю. Являетесь ли вы соучастником преступления?

В.      В этом есть, безусловно, элемент недоносительства.

О.      Верно, но нет тут и намека на вступление в сговор и на склонение к совершению преступления. Кроме того, я отрицал на следствии и отрицаю, что знал о планах Пековича, не говоря уже о согласии.

В.      Нигде в мире человека не могут осудить только на основе показания лица, замешанного лично в совершении преступления, если нет дополнительных улик.

О.      Вы заблуждаетесь. Действительно, до 1979 года в таких случаях закон требовал реальной улики помимо показаний одного свидетеля. Законодательство было изменено. Отныне судья просто должен объяснить, на каком основании он верит данным показаниям.

          В моем случае были взяты показания Пековича за основу. Он воспроизвел поджог, а этим дал подтверждение правильности слов в целом. То есть, есть несколько его показаний. Суд поверил той версии, которая подтверждена следственным экспериментом. Частью этой версии был оговор меня.

В.      Иными словами, вы признаете, что суд принял законное решение.

О.      Нет. Мы утверждаем, что суд ошибся, поверив Пековичу, а не мне. Моя версия последовательна и неизменна. Он же менял и переиначивал показания пять раз. Все это при отсутствии действий с моей стороны. Моя вина в якобы данном согласии.

          Помимо этого, Пекович оговорил меня под пытками. Мы утверждаем, что данные под пытками показания следует отвергнуть.

В.      В Израиле запрещены пытки.

О.      Сегодня в Израиле пытки запрещены. В сентябре 1999 года Верховный суд запретил ШАБАКу пытать людей. Но два года назад органы лютовали. Нас обоих пытали.

В.      Методы воздействия применяли к террористам. Не верится, что вас тоже могли пытать.

О.      ШАБАК объявил меня особо опасным террористом, замышлявшим осквернить мечети. На этом основании нас пытали. Их методы включали лишение сна, долгие часы "ожидания" на маленьком стульчике с пристегнутыми сзади наручниками руками с мешком на голове и тому подобное. Пекович потерял сознание, когда на него давили и требовали оговорить меня. При этом нас не били, не травили и не морили голодом.

          Подчеркну, что все вышесказанное было признано прокуратурой и судом. Они даже постановили, что после запрета на пытки показания Пековича в ШАБАКе следует считать недействительными. Но тут они прибегли к акробатике. Суд порешил, что слова Пековича в полиции в рамках того же следствия и в присутствии раскрутивших его офицеров ШАБАКа были чистосердечным и правдивым признанием, поскольку полицейские не пытали и вели протокол по всем правилам.

В.      Неужто суд не отверг показаний хотя бы исходя из принципа сомнения?

О.      Суд должен был признать меня виновным хоть в чем-то. Под решение посадить меня подгонялась база следствием и прокуратурой, а суд поставил свою печать.

          Важно и другое. Судья Цур узрела в моих словах о жертвенности и самоотверженности Игаля Амира доказательство существованию у меня преступных намерений. Суровость приговора тоже была объяснена идеологическими мотивами правонарушений.

В.      Авигдор, скажите честно, вы посылали Пековича на преступление?

О.      На следствии я предлагал проверить меня на детекторе лжи. Я не посылал его и не вступал с ним в сговор. Следователи отказались. Они держали самого Пековича долгие часы на детекторе лжи, получили подтверждение, что он действительно совершил два правонарушения. А вот про меня его спросить там забыли. Интересно, не правда ли?

В.      Уж не хотите ли вы сказать, что чтите уголовный кодекс неукоснительно?

О.      Не стану лукавить. Я не питаю чувства пиетета к судебной системе Израиля и к ее законам. Правящий режим – в моих глазах – разложившаяся кучка красно-зеленых землепродавцев. Я боролся против них и не намереваюсь отступать.

          Однако уверен в необходимости бороться только в рамках закона. Наша сила – в духе правды. Отстаивать свои позиции намерен словом и пером. Это во сто крат более эффективно, нежели хулиганский поджог, из которого наши враги извлекли столько пользы.

В.      Выходит, что вас действительно преследуют по политическим мотивам. Почему вы не обратились к правозащитникам или к лидерам русскоязычных партий?

О.      Я несколько раз обращался в "Общество прав человека". Там долго охали, но говорили, что суд должен разбираться. Рут Гавизон даже письмо мне написала и выразила озабоченность. Спасибо за озабоченность. Будь я арабом или арабистом, то они бы весь мир перевернули. Одна правозащитная организация протестовала против пыток и даже требовала предать суду моих следователей. Но все ограничилось письмом.

          Что же касается наших соотечественников, то обратился письменно к Щаранскому и Либерману. Они даже не ответили.

В.      Ходят слухи, что Авигдор Либерман ваш друг и единомышленник.

О.      Это неверно. Мы знакомы более двадцати лет, но никогда не дружили. Либерман – профессиональный политик. Он работал на Нетаньягу, когда тот отдавал Арафату Хеврон и вел переговоры о полном уходе с Голанских высот. Что может быть у меня общего с ним?

В.      Либерман много раз критиковал полицию и судебную систему. Следовало бы ожидать его выступления в вашу защиту.

О.      Либерман – политик, целью жизни которого является власть. Когда его незаконно преследуют самого, он огрызается в ответ. В моем случае, видно, он не узрел выгоды для себя. Так устроены политики. Поэтому я не стал политиком.

В.      Вы готовы к тюрьме?

О.      Вполне. Жаль пятерых детей и близких людей, но пусть лучше гордятся мною, когда буду за решеткой, а не почивают на лаврах, заработанных землепродавством и позором вранья.

В.      Вас называют экстремистом и фанатиком. Почему?

О.      У моих оппонентов нет серьезных доводов. Они проигрывают мне в любом споре. Поэтому просто вешают ярлыки. Они обзываются, как взъерепенившиеся дети. Все это от интеллектуального бессилья.

В.      Борис Рабинер назвал вас "наглым экстремистом" и "самозванным эмиссаром". Шимон Черток величает вас "хулиганом" и "подонком общества". Вы можете ответить им?

О.      Я хочу поблагодарить их. Если бы такие люди отзывались обо мне хорошо, то мне было бы стыдно. Отвечать им не буду. Я не уверен, что правдивы слухи о том, будто Рабинер был учителем истории КПСС и шельмовал сионистов и диссидентов. Я также не хочу верить, что Черток было осведомителем.

          Это и неважно. Сегодня эти люди ратуют за передачу Сирии территорий Израиля, отвоеванных кровью наших солдат в 1967 году. Я хочу, чтобы такие люди были моими недругами. Это только лишний раз доказывает правильность моей позиции.

В.      Вас также редко критиковали "Форверте" и "Новое русское слово".

О.      Газета "Форверте" была создана еврейскими бундистами, выступавшими даже против создания Израиля. Слово "новых русских" своей позиции не выражало. Там была опубликована заметка против меня. Это право газеты. Я терпим к мнению других и никого не осуждаю за предоставление трибуны читателям. Кроме того, я очень люблю своих критиков и оппонентов. Люди читают их и видят, что, кроме ругани и кривдоплетства, они не могут мне противопоставить ничего.

          Они все как один повторяют: не слушайте Эскина, не выпускайте его в эфир, не давайте ему писать. Люди видят, как эта публика прибегает к методам "давить и не пущать". Такие понятия, как честная и открытая дискуссия, терпимость и плюрализм, им просто неведомы. Просто некультурные люди.

В.      Но говорят, что правее вас в Израиле только стена тюрьмы, за которой сидит Игаль Амир.

О.      За последние пятнадцать лет я опубликовал около двух тысяч статей на трех языках, которыми свободно владею. В моей публицистике содержится не только анализ происходящего, но и рецепт выживания в сегодняшнем мире. Вы способны судить о написанном и о соделанном мною без навешивания ярлыков?

В.      Эти ярлыки стали неотъемлемой частью вашего образа.

О.      Каких только ярлыков не вешали на таких людей, как Солженицын и раввин Кахане. Поверхностность и верхоглядство придворных СМИ наблюдается повсюду. Если кто-то говорит правду, то на него вешают ярлыки – от бессилья и невежества.

В.      Вас арестовали впервые в Москве в возрасте тринадцати лет за распространение и наклеивание листовок в поддержку Солженицына. Почему вас всколыхнула именно личность Солженицына?

О.      Уже с десяти лет я явственно осязал, что живу в обществе, построенном на лжи и подавлении. Чем больше думал, слушал западные голоса и вглядывался в происходящее, тем сильнее ощущал удушье. "Архипелаг ГУЛАГ" и выступления Солженицына в прессе послужили толчком к прорыву в моем сознании. Не бездействовать, а бороться со злом силой слова и духа. Протестовать, а не соучаствовать во лжи.

          Своим шестым чувством я понял, что именно Солженицын несет в себе уникальную силу правды. Его слова продираются в самое человеческое нутро. Творец наделил его, несомненно, особым даром провидца. А чистоту своих намерений он доказал на поле боя против советского тоталитаризма.

В.      Вас арестовывают, публично шельмуют в вашей привилегированной школе и исключают оттуда. С пятнадцати лет вы уже изучаете в Москве иврит, затем начинаете познавать иудаизм. С шестнадцати уже ведете свои кружки и становитесь одним из самых активных подвижников в еврейском движении. Среди ваших учеников – даже известный в Америке раввин Кацин. Что послужило причиной поворота от Солженицына к сионизму?

О.      С четырнадцати лет, после прочтения еврейской истории в изложении Греца, я пришел к выводу, что свою вселенскую миссию евреи могут осуществить только через укрепление своей духовности и государственности. Причем, делать это можно только обособленно и даже этноцентрично. Только после прохождения этой стадии можно серьезно помышлять об универсализме. Солженицын помог мне укрепиться в своем еврействе. Его русский патриотизм, лишенный примеси шовинизма и империализма, стал для меня примером.

В.      То есть, вы захотели стать еврейским Солженицыным?

О.      Точнее не скажешь.

В.      Как вы оцениваете его деятельность последнего периода?

О.      Пожалуй, еще более пиететно. Его анализ происходящего в России и на Западе, его оценка потрясений в стране, сменившей иго коммунизма на иго анархичной демократии – безупречны. Я полностью разделяю его видение обустройства России и сетую, что в Израиле нет фигуры такого масштаба.

В.      Вы говорите так, будто он безгрешен и безупречен.

О.      Все обвинения в его адрес со стороны красно-коричневых и демократов одинаково облыжны. Однако сам признаю, что Солженицын не вышел за рамки писателя-обличителя и прорицателя. Он много пишет о необходимости духовного возрождения России. Но сам он не стал духовным лидером. Он не сумел создать животворящую духовную концепцию, годную для России сегодня. Я говорю это с примесью разочарования, хоть его великая роль не умаляется этим замечанием.

В.      После приезда в Израиль вы сразу оказались в среде правых оппозиционных сил. Сперва вы были активны в движении "Ках", а затем, в 1983 году, создали группу "новых правых" вместе с депутатом Кнессета Михаэлем Кляйнером. Вы хотели скопировать в Израиле модель "новых правых" в Америке?

О.      Это обстояло иначе. Действительно, моим учителем техники общественной борьбы был советник президента Рейгана Мортон Блэквелл. Его философия ведения политических кампаний видится мне и сегодня победоносной. Идеология "новых правых" США, к коим относился Блэквелл, была мне близка своим консерватизмом и антикоммунизмом. Однако мы не копировали ее, а пытались использовать модель работы американских друзей, оставаясь неизменно верными израильской тематике. Если в США новые правые выделялись антикоммунизмом и борьбой за нравственные устои общества, то в Израиле акцент ставился на удержании всех освобожденных территорий и на сохранении еврейской сущности государства. При этом мы нашли с американскими друзьями много общего в вопросах международной политики и сумели сделать в конгрессе США для Израиля весьма немало.

В.      Вы имеете в виду ваш союз с известным сенатором Джессе Хелмсом?

О.      Хелмс занимал враждебную позицию по отношению к Израилю вплоть до знакомства с нами в 1984 году. Он видел Израиль глазами человека, страдавшего от либерального еврейского истеблишмента США. Когда Хелмс открыл для себя правых израильтян и ознакомился с нашими проблемами, то он посетил Израиль и стал самым надежным другом в сенате. Он последовательно выступал в поддержку поселений в Иудее и Самарии, препятствовал признанию Америкой ООП, а сейчас делает все, чтобы ослабить давление США на Израиль в рамках переговоров об уходе с Голанских высот.

В период правления Рейгана Хелмс вместе с другими сенаторами от "новых правых" голосовали вместе с демократами против поставок оружия арабам. Несколько крупных сделок было сорвано благодаря нашему альянсу.

Поэтому я могу говорить о серьезных успехах. К сожалению, наша группа просуществовала только около года. В 1984 году Кляйнер не прошел в Кнессет, и мы распались.

В.      Это было содружество на базе политических интересов или идеологическая общность?

О.      Обе стороны извлекли пользу из совместной работы. Мы были проводниками идеи помощи Израиля "контрас" в Никарагуа. И это еще не все.

          Но я узрел в этих контактах большее. Умеренная правая идеология выражает во всех странах мира подлинные чаяния людей. Правые не помышляют о едином мировом правительстве, не насаждают космополитизм и мондеализм. Если находится с ними круг общих интересов, то сотрудничество может быть вполне реальным.

          Иначе обстоит дело с левыми и либералами. Их идеология и направленность на финансовых гигантов мира диктует им проарабскую позицию.

В.      В вашем союзе с американскими правыми можно усмотреть элемент подчинения интересам США.

О.      Ни в коей мере. Речь шла только о сотрудничестве на базе общих интересов. В то время активная борьба против коммунизма объединяла нас. С тех пор многое изменилось.

          Американцы не поняли, что противостояние коммунизму не должно истолковываться как удар по России. Борьба велась против системы, от которой страдали все народы, включая русских. После краха советского тоталитаризма Америка пытается ослабить Россию, исходя из собственных эгоистических устремлений. Я же убежден в необходимости укрепления отношений между Россией и Израилем. Наши пути с американскими "новыми правыми" расходятся.

В.      Вы осознаете, что такая позиция может привести к охлаждению отношений Израиля с США?

О.      Этого не следует опасаться. Американцы уважают сильных. Будь Израиль государством с прочной и несгибаемой волей, то нас бы ценили куда больше.

          Кроме того, пора покончить с американской помощью, которая стала рычагом давления на нас в деле ускорения мирного процесса. Мы платим за эти деньги слишком дорого.

В.      Вы рассказываете о своих успехах в Вашингтоне в восьмидесятых. Последнее время в прессу просочилась информация о вашей дружбе с председателем Конгресса русских общин Дмитрием Рогозиным, назначенным председателем комитета по иностранным делам Государственной Думы. Пытаетесь найти сегодня союзников в Москве?

О.      Сразу подчеркну, что не считаю укрепление уз с Россией вызовом американцам. Вместе с тем, позиция США по Югославии и Чечне видится мне несправедливой. А русские сегодня хорошо понимают, что Израилю приходится иметь дело с арабскими террористами, прикрывающими свою агрессию исламом, как делают это и чеченцы и албанцы. Отсюда и очевидная общность интересов.

          Дмитрий Рогозин – человек разумный и тонко понимающий международную политику. Наши взгляды по некоторым вопросам совпадают. Беда вся в том, что среди действующих политических сил в Израиле ему не найти партнера. Я строю мосты на будущее, когда мы проявим свою волю, остановим процесс капитуляции и начнем искать новых стратегических партнеров. А аналогия между Хелмсом и Рогозиным пока преждевременна.

В.      Не могу удержаться от откровенного вопроса. Ваш анализ положения и ваши конкретные дипломатические успехи создают впечатление, что Авигдор Эскин – человек рассудительный и даже умеренный. Но вот в Израиле вы уже более пяти лет слывете закоренелым экстремистом.

О.      Снова ярлыки. Поймите же, что ситуация в Израиле крайняя до предела. Не я вдруг остервенел, а жизнь повернулась таким образом, что только радикальные перемены могут повернуть вспять процесс уничтожения государства. Отсюда и крик, отсюда и призыв к жертвенности. Это вовсе не экстремизм. Напротив, это разумная и адекватная реакция на происходящее.

В.      Но зачем надо было восстанавливать против себя всю общественность поездками к тюрьме, в которой отбывает срок Игаль Амир?

О.      Вы даже представить себе не можете, какой поддержкой я тогда пользовался. Если общественностью вы называете правящую верхушку и журналистов, то эти действительно поперли против меня единодушно. Но наши люди поняли шестым чувством, что на сцене появился человек, открыто бросающий вызов власти. Я хотел продемонстрировать всем, что спасение наше начинается в жертвенности. Суть вся в этом. Скажу вам более: мне это удалось.

В.      Вы не считаете, что именно в силу симпатии к вам лично множества людей возникнет ситуация, когда кто-то из них захочет повторить действие Игаля Амира и возьмется за пистолет. Будет пролита кровь, и вы будете косвенно виноваты.

О.      Как можно истолковывать так мои действия, если я неустанно говорю о том, что любая попытка повторить содеянное Игалем приведет к беде. Я подчеркивал это во всех выступлениях. Зачем переиначивать и передергивать мои слова?

          Однако есть и другая сторона медали. Рабин был самым вредоносным человеком в истории Израиля. Его канонизация и обожествление – контуры нашего гроба. Поэтому надо низвергнуть этот идол пока не поздно. Низвергнуть идол Рабина – да! Попытаться убрать со сцены кого-то из его последователей и подражателей – нет!

          Не увильну и от ответа на вопрос об Игале Амире. Он и его брат сидят в одиночных камерах более четырех лет. Это нестерпимо. Из тюрем выпущены арабские убийцы. В этой ситуации правомочно ставить вопрос о досрочном освобождении Игаля Амира и других еврейских политических заключенных.

В.      Ваша популярность в Израиле и среди русскоязычных евреев США очевидна. Если вас посадят в тюрьму, то только помогут вам обрести новых сторонников. Что вы будете делать, когда окажетесь на свободе?

О.      Я скажу вам, чего я делать точно не буду. Я не стану еще одним политиком, стремящимся к славе и успеху ради корысти. Не предам друзей, не уступлю и не сойду со своей стези. Мое предназначение не в том, чтобы обрести популярность и власть. Мне предначертано бежать впереди.

В.      Ваши занятия каббалой относятся к разряду бега с факелом впереди колонны?

О.      Без начала подлинного духовного возрождения не видать нам сущностных перемен. Каббала – это единственный источник света в наши дни. Раввин Михаэль Лайтман раскрыл мне мир познания Творца через учение Ари. Сегодня я веду занятия в Москве. Надеюсь, что хватит сил открыть кружки в Израиле и в Америке.

В.      Вы вновь плывете против течения. Это стиль жизни?

О.      Все великое вершилось в мире через готовность повернуть вспять мутные воды материалистической обреченности.

В.      Может быть, вам нравится роль оппозиционера и страдальца?

О.      Страдальца? Я – счастливый человек. Посмотрите только на меня!

В.      Тем не менее, вам крепко достается. Как вы все выдерживаете?

О.      Я бы не выдержал отторжения совести ради честолюбия и эгоизма. Спросите лучше Щаранского с Либерманом, как те выдерживают. Они видят, знают, понимают – и молчат. Думаю, им приходится куда тяжелее. Когда они говорят о своей тяжкой участи в общественной жизни, я верю им. Оба они знали, что такое борьба за правду, но избрали новый путь – тернистый и страдальческий.

          Кроме того, я не один. Сегодня меня окружают такие прекрасные люди, что грех мне жаловаться.

В.      Известный радиокомментатор Михаил Бузукашвили сказал про вас: "Авигдор Эскин войдет в историю Израиля. Может быть, он окажется провидцем и бесстрашным борцом за правду. Может быть, он впишется в летопись как трагически заблуждавшийся человек, заплативший за это высокую цену". Авигдор, как же вы войдете в историю?

О.      Пусть другие судят меня. Могу вам только обещать, что не сойду со сцены. Более того, мне не исполнилось и сорока лет. Я намерен дать вам ответ на этот вопрос еще при нашей жизни. Полагаю, что мне уготовано множество испытаний. Главное – выдержать натиск и идти дальше.