Что сталось с Израилем?

Авигдор Эскин

 

Когда бывший боевой офицер Эхуд Барак заявляет без стыда о намерении вернуться к границам 1967 года и отдать Сирии Голанские высоты, людей охватывает недоумение. Миф о несокрушимой армии Израиля, ведомой на победу мудрыми командирами-смельчаками живуч в сознании настолько, что сама ссылка на генерала, ратующего за капитуляцию, вселяет сомнение: раз он готов к отступлению, то видно знает нечто неведомое смертным в гражданском. При близком рассмотрении не узреть сегодня доводов в пользу капитуляции, кроме: "Нет другого выхода, ибо так хочет Америка". Из уст военных за мир исходят ровно те же слова смиренного послушничества Вашингтону, что слышны в политических кулуарах и богемных салонах.

Эхуд Барак не одинок в усталом согласии ввериться американцам и поверить арабам. Он олицетворяет трагедию части его поколения. Объяснение смены пассионарности на пораженческое мироедство следует искать вовсе не в хитросплетениях военной стратегии, а в ином духе, вселившемся в военачальников, в верховод страны и в деятелей культуры.

Поэт в Израиле меньше, чем поэт, в эти дни, потому что поэтов настоящих не осталось, а верноподданные и придворные слагатели рифм тянут на культурных работников и общественных деятелей, но не более. Исключение составляет лишь одаренный талантом Константина Симонова семидесятисемилетний Хаим Гури. Его стихи о войне 1948 года стали частью национального достояния. Современники справедливо называют Хаима Гури поэтическим зеркалом эпохи становления Израиля. Следует сразу оговориться, что он был выразителем чаяний лишь правящей элиты с ее кибуцами и политруками, но охватил события оком поэта. Гури стал одним из главных духовных авторитетов для Эхуда Барака и прочих политиков и военных от правящей партии. Интересно, что еще двадцать три года назад Хаим Гури написал в газете "Давар" про Эхуда Барака: "Этот человек станет начальником генштаба, а затем главой правительства". Поэт не помышлял тогда о том, что именно этот молодой и самоуверенный полковник будет загонять страну в границы 1967 года.

После долгих лет молчания Хаим Гури дал на прошлой неделе интервью газете "Хаарец", в котором поделился своими мыслями о происходящем. "Израильские писатели умирали пессимистами", - так он определил свое отношение к переменам в стране. Гури всю жизнь был частью системы, верил в ее правоту, но вдруг заколебался. Помазанный им Барак, выясняется, допускает одну ошибку за другой. В голосе придворного поэта нет уже уверенности в правильности собственного пути, если дети с такой легкостью меняют Тель-Авив на Лос-Анжелес. С горечью цитирует известного писателя Хазаза: "Не враг изгонит нас отсюда, а мы сами встаем и уедем".

Поэт Войны за независимость осознает, что подвижнический дух его времени исчез бесследно. Приходится неохотно признать, что как раз Барак и олицетворяет смену караула: "Меня пугает то, что перед лицом угрозы Тель-Авив и Кирьят-Шмона пустеют. Я спрашиваю себя, почему нет в нашей среде духа противостояния, который демонстрировали англичане во время "блица", сохраняя в Лондоне нормальную жизнь". Хаим Гури курит трубку и с горечью говорит: "Все, что было святым для нашего поколения, превратилось в презренное".

Поколение Эхуда Барака говорит на другом иврите и помышляет о другом Израиле. Нынешние военные так же отличаются от генералов 1967 года, как Хаим Гури и другие писатели его времени разнятся с длинноволосыми ивритопишущими космополитами-палестинофилами наших дней.

Остается одна лишь ностальгия по тем временам, когда Бен-Гурион взывал к современникам: "У нас есть цели, которые превыше самой жизни: алия, заселение земли и независимое государство". В наше время люди готовы пожертвовать жизнью ради компромисса и соглашательства, но никак не ради идеала. Гури хорошо понимает, что будь Барак и нынешняя верхушка во главе еврейского населения страны в 1947 году, то независимого государства создавать никто и пытаться бы не стал. Отсюда и пессимизм поэта, воспитавшего поколение капитулирующих, отторгшее и его собственные идеалы.

Осталось из поэта Войны за независимость переделаться в певца отторжения ее идеалов. Гури повествует о происходящем грустно и поэтично: "вот он расстается с любимой землей Иудеи и Самарии и кручинится, покуривая трубку. Заметим, что боль и печаль Гури вполне лояльны и политически корректны.

От безмолвного диалога поколения Гури с поколением Барака веет неизбывным пессимизмом. Неужто правы были писатели и поэты уходящего поколения, испытавшие на смертном одре страх и боль за будущее?

Глубже всех передал это чувство тревоги в своем предсмертном стихотворении Натан Альтерман: ему не ум пришел образ сатаны, порешившему лишить нас уверенности в собственной правоте. Так говорит носитель зла: "Мозг его огрублю, и забудет, что справедливость нисходила от него".

Гури еще колеблется и не может подобрать слова для подведения итога. Альтерман был перед смертью больше, чем поэт. Он ответил нам еще тогда на вопрос, что же сталось с Израилем?